Новые работы Оли Кройтор — доказательство принципиального значения, которое для современного искусства имеет контекст. На первый взгляд, форм-фактор в новом проекте не изменился: работы из кубиков, минималистичная живопись с элементами коллажа, новая инсталляция-комната. 

Неперформативные художественные практики Кройтор всегда развивались вокруг дихотомии созидания и исчезновения. Только в новом выставочном проекте художница манифестирует исчезновение через избыточность: сам субъект растворяется, теряется в наслоениях, наростах. Работы пересобираются с едва заметными на первый взгляд трансформациями, чтобы представить тектонический сдвиг в реальности, в том, как ее переживает этот истончающийся, полупрозрачный субъект, представляющий и художницу, и зрителя. 

Хотя слово «реальность», вероятно, не совсем корректно — в новых работах Кройтор деликатно, но настойчиво проступает тот факт, что она как раз от нас постоянно ускользает, а то, что мы называем реальностью — это лишь случайная выборка или намеренно сконструированный нами паззл из элементов, изъятых из информационного потока, которым мы все больше захлебываемся. Так, работы из кубиков, которые раньше считывались как некий синтез авангардной традиции контррельефов или проунов и элементов личных детских впечатлений превращаются в материализацию нечленораздельной, на глазах распадающейся речи, в которой даже крылатые латинские выражения не сохраняют свою целостность. Живописные работы на поверку оказываются слепком с реальности, бессознательно созданным художницей до встречи с реальным прототипом, лишаясь конструктивистского пафоса формотворчества, обещания нового жизненного порядка. Вместо «Сгоревшей комнаты» мы оказываемся в пространстве, в котором наша повседневная жизнь становится неотличима от ужасов новостных заголовков, две эти материи переплетаются, создавая неразрывную связь — нет больше открыто артикулированного ужаса, проявленной травмы, самая банальная повседневность незаметно этим ужасом мироточит. 

Сегодня реальность превосходит любые наши представления о ней, она набрасывается на нас из каждого угла, сочится из каждого предмета. Возможно, этот процесс продолжается ещё со времен пандемии коронавируса, которая положила начало хронике невероятного. Барочная избыточность происходящего обрушивается на нас повсеместно парализую и деморализуя. Кройтор, с одной стороны, диагностирует это состояние, а с другой — неавторитарно, неуверенно, наощупь, но чутко предлагает разные стратегии выживания в условиях переживаемого нами информационного цунами — от эскапистского отстранения до тихих, еле заметных слов поддержки, найденных в газетах полувековой давности. 

Потому что в этом информационном апокалипсисе необходимо ответить себе на главный вопрос: остается ли сегодня пространство для воображения и воображаемого? Ведь если нет, то как мы сможем поучаствовать в преображении мира после катастрофы? Или произведения Кройтор станут артефактами цивилизации, от которой останутся лишь газетные заголовки, в которых теряются жизни людей и их истории? 

Анна Журба